Пробралась кошкой грусть в дом
И сказала: «Поскучаем вдвоем?»,
От входных дверей украла ключи
Вот теперь сидим вдвоем и молчим.

А над городом моим снег
Превращается в синицу в руках…
Боже мой, я уже тысячу лет
Не бродила босиком в облаках.

Не срывала с яблонь майских цветов,
Не плела венков с подружками в ночь,
А случайно залетевшие сны,
Пробудившись по утру, гнала прочь…

Гляну в зеркало, - ну Баба Яга,
Даже страшно мне ей Богу, самой…
До чего же я себя довела…
Кто ж теперь меня полюбит такой?

Ополчились на меня мысли, буквы и слова
и ведут стрельбу на пораженье
А войска мои бедны: их свинец – вино, да – сны,
их дома – в земле моих сомнений.
Словно бурная река вдаль уносит облака
все, что было до войны, все, чем были мы больны.
И на деле остается только то, что нам дается,
а не то, чего мы ждали.

Немота моя предельна, и четвертую неделю
войску своему трублю – «Отбой!»
Как не странно, все потери я несу на самом деле
битву, проиграв себе самой…
Облака уносят в омут все мечты пустого дома,
лодки бред об океане снова утонул в диване…
И на деле остается только то, что нам дается,
а не то, чего мы ждали…

О чем ты поешь, мой беспечный сверчок,
Лишь солнце отправится спать?
К чему тебе глупый, ненужный смычок, -
Ведь ты не умеешь играть…

И скрипка молчит под амбарным замком
В сарае, на заднем дворе…
Послушай, малыш, я ведь знаю о чем
Ты станешь рассказывать мне.

«Где-то, далеко, далеко, в городе седых облаков,
У кисельных рек берегов нет»…
И в далеком том далеке, лодкой по бескрайней реке
От ночей плыву я на тот свет…

«Послушай, я знаю, за долгой зимой
приходит цветенья пора
И все, что плохого случилось с тобой,
капель унесет со двора…»
Лишь солнце уляжется спать за горой,
ты снова тихонько мне
спой…
«Где-то, далеко, далеко, в городе седых облаков,
У кисельных рек берегов нет»…
И в далеком том далеке, лодкой по бескрайней реке
От ночей плыву я на тот свет…

Замела зима дорожку к тебе
Манной кашицей белого снега,
Вышивала кружева на окне, -
Так понравиться хотела, а мне бы

Отыскать тот одинокий костер,
Да за чашечкой душистого чая,
Повести о том, о сем разговор
Ночи длинные в тепле коротая…

Словно мачеха мне лунная ночь.
Все баюкает, как будто бы знает,
Что меня ты никогда не найдешь
За холодными, немыми снегами…

Так и жили б мы с тобой, не спеша,
Как подарок каждый день, принимая,
По крупицам, собирая в года
Время, выкранное нами у мая,

Только путь к тебе неблизкий лежит,
Да за окнами, простуженно лая,
Вьюга дверь мою давно сторожит,
Лучик взгляда твоего, проклиная…

Я давно не летаю во сне –
Сердце мается в тесной темнице…
По ночам прилетает ко мне,
Опалившая перья, жар-птица.
Не живут в заповедных лесах,
Пораженные скукою, звери…
И скрипит, как песок на зубах,
Дождь, стекающий с мокрых деревьев.

Воронье на пепелище
родовых поместий кружит
И обугленные листья,
замерзают в черных лужах.
Толпы нищих и голодных –
за грехи людские плата,
На заплеванных иконах,
как костры, горят закаты.
А разрушенные храмы
вопиют о покаяньи,
Опоенные отравой
смерти смрадного дыханья…

Сколько лет мы пили воду
из отравленных колодцев…
Сколько полегло народу
за решетчатым оконцем…
Скольким бы богам молились,
тешась грезами пустыми,
И покорными устами
проклинали Твое имя…
Но у смертного порога
просим милости у Бога…